Законодательное ограничение практики

Совершенно очевидно, что законодательное ограничение практики использования университетских привилегий, и, что бывает не часто, меры по исполнению этого законодательства и вызвали снижение интереса к составлению дарений студентам. Их число приблизилось, судя по всему, к своей естественной величине, сопоставимой с аналогичными величинами для регистраций дарений в виде брачных контрактов и завещаний. Иными словами, дарения регистрировали те, кто действительно передавали имущество в пользование своих родственников — студентов. Число таких актов оказалось в восемь-девять раз меньшим по сравнению с предыдущим двадцатилетием.

Мы строили модель общества, пытались достучаться до исторической реальности, были уверены, что уж одной объективной очевидностью мы располагаем точно: речь шла о процессах социального воспроизводства и социальной мобильности посредством университетского образования. Перед нашим взором проходили драматические картины того, как семьи напрягали последние силы, задействовали все резервы, стремясь, чтобы их сын или племянник “достиг ученой степени и стал порядочным человеком”. Не сомневаясь в главном направлении описываемых социальных процессов, мы подозревали, что при этом дарители могли лукавить, идти на какие-то махинации. Но кто же мог предположить масштабы этого самого настоящего жульничества, этого fraude, как тогда говорили? Чего же стоит наша реконструкция, все наши проверки и контрольные замеры? Не лучше ли будет в духе нашего времени признать, что мы имеем дело лишь с текстом и что все наши ухищрения прорваться к породившему его контексту заранее обречены на провал, мы так и не выйдем из замкнутого круга собственных интерпретаций, априорно заданных параметрами нашего дискурса?

Прежде чем окончательно перейти под знамена постмодернизма, мы попробуем все же сопоставить данные о социальном составе дарителей за оба периода. То есть сопоставить “жуликов” с “честными людьми”.